Общие советы.
ПонЯв, а может даже и пОняв, что же такое это ваше ЕГЭ, хотелось бы дать общие советы по подготовке, по самому экзамену. Эти советы подойдут для каждого предмета.
- Выберете предметы. Очень важно сразу определиться, какие предметы сдавать, чтобы не потерять время. Ищите себя, найдите предметы, которые Вам нравятся и бросайтесь в бой!
- Занимайтесь без фанатизма. Высокая самоотдача, трудолюбие и стремление к наивысшему баллу, безусловно, похвально. Но фанатизм в любом деле опасен. Это приведет к тому, что вы разучитесь замечать что-то кроме ЕГЭ. Это начнет приводить к разрушению личности, эмоциональному выгоранию, снижению самооценки, ведь Вы будете считать, что занимаетесь недостаточно. В конечном итоге это может привести к апатии и депрессии. Будьте с этим аккуратны, не переходите черту между стремлением и фанатизмом и будет вам счастье!
- Отдыхайте. Давайте себе право на отдых. Вы – не робот, Вы не можете ботать вечно. Это нужно и важно понять. Отказ от отдыха – это один из признаков фанатизма. Встречайтесь с друзьями, занимайтесь любимым хобби, спите, тупите, ленитесь. Это тоже важно. Но важно помнить, что отдых – это смена деятельности. Так что после какого-нибудь вебинара стоит прогуляться, а не садиться играть в компьютер.
- Фильтруйте информацию. «Вот у меня знакомая в прошлом году сдавала ЕГЭ…» — после этих слов следует включить скепсис. Не воспринимать все за чистую монету и подвергать сомнению все сказанное. Лучше проверить все потом в интернете. Это поможет Вам оставаться в гармонии и не поселит в Вас панику и страх. Как говорится, «Доверяй, но проверяй!».
- Пойми, зачем Ты сдаешь ЕГЭ и на что готов ради этого. Экзамен отнимает очень много времени, сил и нервов. Важно понять, зачем все это нужно. Ради высоких баллов придется заплатить и высокую цену. Скорее всего на алтарь будут положены занятия спортом, время, которое можно было провести с друзьями или второй половинкой и многое другое. Все зависит от человека. Никто не спорит, что можно все успевать, но тогда за это придется заплатить самым дорогим – Вашим здоровьем.
- Поговорите со своими близкими. Объясните структуру экзамена своим родителям, попросите их, чтобы сильно они Вас не грузили по дому, не трепали нервы. Поговорите с друзьями, объясните им ситуацию, что большую часть вашего времени будет отнимать подготовка. Я уверен, что они смогут Вас понять, а если нет – задумайтесь о своем окружении. Важно поговорить и со своей девушкой/парнем. Они должны понять, как важна вам подготовка и их поддержка для Вас. Это касается не только второй половинки, но и всех ваших родных и близких.
- Найдите друзей, кто сдает такие же предметы. Конкуренция – это двигатель прогресса. Своеобразное соревнование будет давать Вам мотивацию и силы для подготовки. Но и здесь важно не перейти к фанатизму. Побеждать всегда приятно, поэтому обойти по баллам вашего друга может стать одной из целей.
- Нет предела совершенству! С этим глупо спорить. Но помните, что невозможно объять необъятное. Не стоит учить информацию, которую не будут спрашивать на ЕГЭ. Вы только потратите время и заполните голову мусором, а наша память не бесконечная. Это особенно важно помнить, когда времени остается мало. Лучше выучить темы, которые вы понимаете и гарантированно дадут вам баллы, чем пытаться выучить что-то с нуля и не факт, что решишь на ЕГЭ. Например, 18 задание на параметры из профильной математики. Тема огромная, требует много времени сил для освоения.
- Азарт. Это касается скорее технических предметов. Прочувствуйте азарт при решении задач. Вы начнете получать кайф от каждой решенной задачи, особенно, если она сложная.
- Не поддавайтесь панике! Это один из важнейших советов. Паника несет в себе огромную опасность. Вы будете будто пьяны, если она поселится в вас. Вы не сможете трезво оценить свои силы, пропадет желание дальше готовиться, потому что будет страшно. Страшно за то, что Вы не выучили еще очень много. Высокие баллы на пробниках будут казаться удачей. Запомните: бояться – нормально, паниковать – опасно!
- Решайте пробники из одного источника. Это важно для того, чтобы баллы были объективными. Один и тот же автор создает пробники примерно одной и той же сложности. Найти такого автора и решайте в течение года хотя бы раз в месяц, а с февраля – два раза и более. Желательно делать это на бланках. Вы будете понимать, как они работают и на экзамене быстро сориентируетесь.
- Плато баллов. Решая пробники, Вы попадете на плато баллов. Что же это такое? Плато — возвышенная равнина с поверхностью. Также и в баллах. Это плато наступит примерно на 70-80 баллах, когда выше результат не поднимается. Важно помнить, что это нормально и не отчаиваться. Рано или поздно Вы из него выйдете, если будете продолжать готовиться. У Вас все получится!
- Будьте готовы, что на экзамене может случиться все что угодно. В любой такой ситуации важно оставаться хладнокровным и не поддаваться панике. Организаторы сами решат все проблемы. Нужно постараться остаться в колее.
- Отключите благородство. На экзамене никому НЕ отвечайте, кроме организаторов. НЕ поднимайте чужие бланки, КИМы, ручки и т.д. Вы нарушаете порядок проведения ЕГЭ и можете быть за это удалены с экзамена.
- Спите. Сон – это неотъемлемая и важная часть человеческой жизни. При недостатке сна Ваша работоспособность и эффективность резко упадет, а подготовка пойдет вхолостую.
- Не сдавайтесь! Весь этот год нужно работать, работать и работать. Будут и выгорания, и опустошения. Это совершенно нормально. Главное – не опускать руки.
- Определитесь с планами на год. Выстроить план на год очень важно. Поймите, нужны ли Вам будут олимпиады, волонтерство, ГТО и т.д. Не тратьте силы и время на то, что не пригодится вам или не даст какого-то преимущества.
- Занимайтесь повторением. Через время задания первой части будут забываться. Это естественно. Решайте несколько заданий в день, которые вы уже прошли. А через время, где-то зимой, решайте в день хотя бы один вариант.
- Один день – один предмет. Лучше готовиться в день только к одному предмету. Это поможет сконцентрироваться на одном предмете, а также не будет торопить Вас.
- НЕ ТОРОПИТЕСЬ! Думаю, что тут пояснения не требуются.
- Найдите наставника. Это может быть ваш учитель или репетитор. Наставник поможет Вам определить вектор вашей подготовки, укажет на слабые места и подскажет, как их закрыть.
- Дальний Восток помогает. И все же да, просыпайтесь пораньше и смотрите ДВ, лично мне это помогло на математике. Не факт, что так будет всегда, но все же.
Это далеко не все советы, которые хотелось бы дать будущим участникам экзамена, но я считаю эти советы самыми важными.
2. Математика – 80
Вот и подоспело основное блюдо! Еще осенью я питал надежды написать математику чуть ли не на 100. Времени было много, сил тоже и все казалось реальным. Но с каждым днем моя вера становилась все слабее и слабее и я пришел к выводу, что и 80 тоже неплохо.
В школе нас готовили так себе, только к первой части и 13 номеру. Поэтому приходилось готовиться самому. Я ходил к репетитору, а позже записался на курсы одной онлайн-школы, которые мне очень помогли. Но записался я слишком поздно и не успел многое сделать.
Усиленно готовился я с сентября и за месяц отрешал почти всю первую часть, кроме 8 задания. Затем я приступил ко второй части, переизучая 13 номер, что было моей ошибкой. Я и без этого хорошо его решал, а тут только зря время потратил. Позже уже в онлайн-школе я прошел 15 и 17 номера и приступил к геометрии, но особых успехов не сделал, поэтому начал изучать параметр. Кстати, о параметрах. Есть замечательная книга «Задачи с параметрами при подготовке к ЕГЭ
Высоцкий В.». Ее я очень советую, книга понятная и подходит для изучения параметров с нуля. Были бы силы, желание и время. Для закрепления вообще пройденных задач хорошо подходит Решу.ЕГЭ, а для уже истинных джедаев подойдет сайт Math.100 – хорошая теория и огромный банк заданий любой сложности.
На нем публикуются варианты СтатГрада. Они интересные и сложностью похожи на ЕГЭ. Рекомендую их решать. Увы, но это работает только для математики. Например, варианты СтатГрада по химии дикие и решать их нет смысла. Для теории хорошо подходит сайт Игоря Яковлева, он же MathUs, и методички Прокофьева А.А.
Они хоть и устарели из-за изменения формата ЕГЭ, но теория в них сильная. Для геометрии хорошо подходят простые школьные учебники: «Атанасян, Бутузов, Кадомцев: Геометрия. 7-9 классы. Учебник. ФГОС» и «Атанасян, Бутузов, Кадомцев: Геометрия. 10-11 классы. Учебник.
Базовый и углубленный уровни. ФГОС». Также для помощи визуализации геометрических фигур хорошо помогает сайт GeoGebra. Можно еще много говорить про учебники, но за меня про них давно рассказал канал Wild Mathing. На нем есть видео по ЕГЭ, олимпиадам и просто для общего саморазвития.
Очень рекомендую. Задания я брал на Решу.ЕГЭ, math100 и из книги «Ященко, Высоцкий, Забелин: ЕГЭ 21 Математика. 4000 задач. Базовый и профильный уровни. Все задания «Закрытый сегмент»». Замечательная книга, удобная, наполненная задания. Но опять же бумага и качество печати.
Это уже зависит от вас. Также на сайте uchus.online имеется огромный банк заданий. Имеется решение почти для каждого задания и удобная градация по сложности. Варианты я решал опять же на Решу.ЕГЭ, «Ященко, Высоцкий, Коновалов: ЕГЭ-2020/2021. Математика.
Профильный уровень. Типовые экзаменационные варианты. 36 вариантов» и «Лысенко, Кулабухов, Коннова: ЕГЭ 2021 Математика. Профильный уровень. 40 тренировочных вариантов по демоверсии 2021 года». Последний сборник не для всех, вторая часть довольно трудная, но интересная.
Хочется сказать пару слов про книгу «Владимир Ткачук: Математика — абитуриенту». Книга сложная, не для всех. Если вы не сдаете ДВИ в МГУ, не занимаетесь олимпиадами и не занимаетесь математикой серьезно, вам не стоит покупать ее. Отдельно поговорим про варианты Ларина.
Много говорят о них, но лично я не увидел в них пользы для себя. Эти варианты на две головы выше ЕГЭ и подходят они скорее олимпиадникам, математикам и тем школьникам, кто уже преисполнился в своем познании этого фрактального подобия вечности. Но варианты эти определенно не подходят для подготовки.
Это скорее хобби. Приходить и решать такие сложные задачи, как кроссворды. Из каналов хочется посоветовать Wild Mathimg, Математик МГУ, uchus.online, Школково и Бориса Трушина. Скажу лишь, что у Школково тоже имеется неплохой банк заданий, но я им практически не пользовался.
Про экзамен. Математика была моим последним экзаменом и к этому времени я был выжат, как лимон. До экзамена я смотрел варианты прошлых лет, чтобы понять, какие задания могут быть. В 17 задании не давали в основную волну оптимизацию и это заставило меня выдохнуть, а в 15 не давали модули, что успокаивало.
Утром я посмотрел ДВ и оказалось, что экзамен оказался простым. Когда нам выдали КИМ, оказалось, что 17 задача совпала с ДВ, 15 задача была простой, но с изюминкой, а про 13 и говорить нечего. Даже 14 задача попалась простой, даже для меня, человека, который 14 задачи вообще не понимает.
И все же за нее я получил свой балл. Обидно было за 19, где я ничего не получил, потому что не так понял условие. Первая часть у меня вышла с одной глупой ошибкой в 6 задании. Уже совершенно не помню, где я умудрился ошибку, ведь задание я прекрасно понимал, как решать.
За 13, 15 и 17 я получил полные баллы. Результатом я был крайне недоволен, я был буквально разбит, потому что долго готовился и получил такой результат. Обидно. Но я понимаю, что сам был в этом виноват, потому что поздно записался на курс и потерял много времени. Плюс, потерял зиму и много времени на 13 задании. В любом случае, 80 баллов тоже неплохой результат.
Учите математику, геометрию своевременно. Помните, что математику невозможно выучить, ее можно только понять. Трезво оценивайте свои силы и время. Как говорит канал Wild Mathing: «Мыслите критически, занимайтесь математикой!». И учитесь оформлять задания, это очень важно.
Для этого вам помогут методические рекомендации для предметных комиссий от ФИПИ.
Бланки с экзамена смотрите в конце статьи.
Текст 12. батыгина н.и.
На фотографии Иван Михаилович кажется серьезным, даже суровым. Это и понятно — снимок-то сделан для заводской Доски почета. А мне прислан по уговору. Должен же врач узнать, так ли заметен след от хирургической операции на лице пациента. Фотографию бережно храню. Она нередко обращает мою память к Ивану Михайловичу.
В пятиместной палате койка его стояла напротив другой, несколько дней пустовавшей. И если кто-либо обращал внимание на нее, Иван Михайлович неизменно повторял: «Так слава Богу, как говорится, одним больным на свете и поменьше…» Сам он после операции, а оперировали его дважды, мог лежать в постели три-четыре дня.
Остальные проводил в заботах. Нет, не о себе, а о соседях. Особенно много внимания он уделял Алеше — парнишке в большой гипсовой повязке. Ухаживал за ним, как нянечка. И всем другим в палате помогал: умоет тех, кто пока сам не может этого сделать, чаем свежезаваренным напоит, грелку нальет, кому понадобится, одеяло поправит, у кого сползет. Взял он на себя множество хлопот, которые обычно входят в обязанности младшего медицинского персонала.
Благодаря Ивану Михайловичу Алеша прямо-таки переродился. Войду в палату — он, подражая Ивану Михаиловичу, теперь улыбается, приветливо говорит «доброе утро». Закончу осмотр, определю более сложный комплекс гимнастических упражнений —«спасибо» скажет. Раньше такой общительности за ним не замечалось.
Больница в избытке вмещает в себя страдания многих людей, и умерить их способен не только врач, но и больной человек, окажись среди них хотя бы один с сердцем отзывчивым, как у Ивана Михайловича. Постепенно и у других досада на болезнь начнет сглаживаться.
Все же пришел тот день, а вернее ночь, когда долго не занятая в палате койка понадобилась. На нее положили молодого мужчину — моряка, накануне вернувшегося из длительного плавания. Он куда-то торопился, вскочил на ходу в вагон, сорвался с подножки и ногой попал под колесо.
Дежурные хирурги несколько часов боролись с травматическим шоком, а когда вывели больного из тяжелого состояния, ампутировали ему раздробленную голень. Медицинская сестра не отходила от него до самого утра. Иван Михаилович весь остаток ночи провел без сна и во многом помог сестре. Притихшими нашла я своих подопечных на утреннем обходе.
— У нас пополнение… Вот Володя поступил, несчастье-то какое произошло… — нарушил тишину Иван Михайлович, поднимаясь со стула и направляясь к двери, где я продолжала стоять, ориентируясь, какой след оставила здесь бессонная ночь.
Повязка на лице Ивана Михайловича сбилась, глаза выражали усталость. Остальные лежали молча, уткнувшись головой в подушку. Алеша забыл поприветствовать меня. А Володя словно застыл. Он смотрел в одну точку и вряд ли что видел или слышал. Остывший завтрак стоял на тумбочке нетронутым.
Я говорила слова утешения, призывала его собрать все силы, чтобы пережить горе. Называла имена известных людей, перенесших подобную трагедию, но сумевших подняться над ней, рассказывала о солдатах с тяжелыми ранениями, полученными на фронтах Великой Отечественной войны, изувеченных,но определивших для себя место в жизни. Повернул ко мне лицо Володя: высокий лоб, большие глаза. Красивый парень! Сказала ему об этом.
Еле слышно ответил: «Что делать, на протезе ходить буду…» В этот момент я внезапно вспомнила одно давнее дежурство в клинике. Мне, начинающему хирургу, пришлось ампутировать обе голени крепкому, богатырского сложения моряку, тоже очень молодому. После операции полдня проплакала, так жалко было его.
Постоянно при осмотре и перевязках сестры и врачи старались, как могли, утешить Володю. Я заходила в палату по несколько раз в день.
Теперь уже не могу вспомнить точно, когда в палате появились первые приметы восстановленного покоя. Алеша снова начал произносить «доброе утро», и все обитатели палаты вторили ему. Однажды утром, войдя к ним, сразу обратила внимание на стол. Из простенка он был передвинут к кровати Володи.
Опираясь ладонями на край накрытого стола, на котором лежали и бумажные салфетки с зеленой каемочкой (трогательный намек на домашний уют), Иван Михаилович произнес слова, простые и мудрые:
— Что я Володе-то говорю. Живой остался, вот и ладно. Парень молодой, собой пригожий, специальность есть и морская, и земная. Протезы ноне делают, паря, — от здоровой ноги не отличишь. Живи, говорю, да радуйся всему, что на свете белом есть. Нечего горевать.
— Иван Михаилович все верно говорит. Он так много сделал для меня в эти тяжелые дни… А жениться к Вам в город приеду, Иван Михаилович,— приподнявшись на локти и весело улыбаясь, добавил Володя. Чтобы вот так улыбнулся он, сколько было всего переговорено в пятиместной палате за долгие дни, вечера, а, может быть, и ночи.
Текст 14. казаков ю.п. «горько это, сынок, горько»
Горько это, сынок, горько, когда нету у тебя отчего дома!
– Вот, знаешь, ехали мы в один прекрасный день на пароходе с приятелем по чудесной реке Оке (погоди, милый, подрастешь ты, и повезу я тебя на Оку, и тогда ты сам увидишь, что это за река!). Так вот, ехали мы с товарищем к нему домой, а не был он дома больше года.
А была весна, разлив, дебаркадеров еще не поставили, и поэтому, когда мы приехали, пароход наш просто ткнулся в берег. И сходни перебросили, и сошли мы на берег, а на берегу уж ждал отец моего приятеля, и тут же лошадь стояла, запряженная в телегу…
Вот ты все мчишься на своей автомашине и не знаешь даже, что куда лучше ехать на телеге или в санях по лесной или полевой дороге – смотришь по сторонам, думаешь о чем-то, и хорошо тебе, потому что чувствуешь всей душой, что все, что вокруг тебя, все это и есть твоя родина!
И взвалили мы все свои чемоданы и рюкзаки на телегу, а сами пошли на изволок, вверх по скату, по весеннему прозрачному лесу, и чем ближе подходили к дому, тем сильнее волновался мой приятель.
Еще бы! Ведь дом этот, малыш, строил дед моего товарища, и отец и мать прожили здесь всю жизнь, и товарищ мой тут родился и вырос.
И как только взошли мы в этот дом, так и пропал мгновенно мой товарищ, побежал по комнатам, побежал здороваться с домом. А и было же с чем здороваться! Ведь дом тот был не чета нашему с тобой и недаром назывался: «Музей-усадьба».
Столько там было милых старых вещей, столько всех этих диванов с погнутыми ножками, резных стульев. Столько прекрасных картин висело по стенам, такие заунывные и радостные пейзажи открывались из окон! А какие разные были там комнаты: светлые, с громадными окнами, узкие, длинные, затененные деревьями и совсем крохотные, с низкими потолками!
А какие окна там были – большие, маленькие, с внезапными витражами в верхних фрамугах, с внезапными формами, напоминающими вдруг то фигурные замковые окна, то бойницы… А между комнатами, коридорами, закоулками, площадками – какие шли скрипучие антресоли, лестницы с темными перилами, истертыми ступеньками.
И какими, наконец, старыми, приятными запахами пропитана была там каждая вещь, и не понять было – не то пахло чебрецом, сорванным когда-то какой-нибудь романтической мечтательницей, не то старыми книгами, целый век простоявшими в шкафах, пожелтевшими, с сухой кожей и бумагой, не то пахли все эти лестницы, перила, мебель, дубовые балки, истончившийся паркет…
Ты не думай, малыш, что дома и вещи, сделанные человеком, ничего не знают и не помнят, что они не живут, не радуются, не играют в восторге или не плачут от горя. Как все-таки мало знаем мы о них и как порою равнодушны к ним и даже насмешливы: подумаешь, старье!
Так и ты уедешь когда-нибудь из отчего дома, и долго будешь в отлучке, и так много увидишь, в таких землях побываешь, станешь совсем другим человеком, много добра и зла узнаешь…
Но вот настанет время, ты вернешься в старый свой дом, вот поднимешься на крыльцо, и сердце твое забьется, в горле ты почувствуешь комок, и глаза у тебя защиплет, и услышишь ты трепетные шаги старой уже твоей матери, – а меня тогда, скорей всего, уж и не будет на этом свете, – и дом примет тебя.
Он обвеет тебя знакомыми со младенчества запахами, комнаты его улыбнутся тебе, каждое окно будет манить тебя к себе, в буфете звякнет любимая тобою прежде чашка, и часы особенно звонко пробьют счастливый миг, и дом откроется перед тобою: «Вот мой чердак, вот мои комнаты, вот коридор, где любил ты прятаться…
А помнишь ты эти обои, а видишь ты вбитый когда-то тобой в стену гвоздь? Ах, я рад, что ты опять здесь, ничего, что ты теперь такой большой, прости меня, я рос давно, когда строился, а теперь я просто живу, но я помню тебя, я люблю тебя, поживи во мне, возвратись в свое детство – вот что скажет тебе твой дом.
Как жалею я иногда, что родился в Москве, а не в деревне, не в отцовском или дедовском доме. Я бы приезжал туда, возвращался бы в тоске или в радости, как птица возвращается в свое гнездо.
И поверь, малыш, совсем не смешно мне было, когда один мой друг, рассказывая о войне, о том, как он соскакивал с танка, чтобы бежать в атаку, – а был он десантником, – и кругом все кричали: «За Родину!», и он вместе со всеми тоже кричал: «За Родину!», а сам видел в эти, может быть, последние свои секунды на земле не Родину вообще, а отцовский дом и сарай, и сеновал, и огород, и поветь в деревне Лошпеньга на берегу Белого моря!
Текст 15. глушко м.в. «про евгению ивановну»
С работы в этот раз Нина возвращалась поздно.
Дверь почему-то оказалась открытой, в темной комнате было холодно, плита не топилась; за столом, кинув на клеенку руки, сидела Евгения Ивановна в ватнике и платке, смотрела на холодную плиту.
— Что это вы в темноте? — спросила Нина.
Евгения Ивановна не взглянула в ее сторону.
Было очень холодно. Она вышла, раздалась, принялась растапливать плиту и все оглядывалась на Евгению Ивановну — та сидела все так же кеподвижно, изредка роняя:
— Вот беда-то, батюшки…
Нина подошла, тронула за плечо:
— Что с вами, тетя Женя?
Евгения Ивановна мельком посмотрела на Нину и опять уставилась на плиту.
— Вот беда-то…
Свое «Вот беда-то» она проговаривала так обычно и нестрашно, как проговаривают по привычке, когда никакой особенной беды нет, и Нину тревожили не слова, а эта напряженная поза и глаза, которые никуда не смотрели, хотя были открыты.
Она чистила картошку, мыла ее, ставила на плиту и все кружила, кружила словами — не столько для Евгении Ивановны, сколько для себя, чтобы запутать или отогнать тревогу, — и все думала: где и какая беда, уж не передавали ли чего по радио? Что-нибудь про Сталинград или Ленинград?..
— Вот тебе и гривенники… Вот и гривенники…Теперь Нине стало по-настоящему страшно. Она заглянула к сыну, потом выскользнула тихонько в сени, оттуда, боясь стукнуть дверью, — во двор, побежала к Ипполитовне
— Пойдемте к нам. Она вроде не в себе, помешалась. Я боюсь…
— Болтай! — Кряхтя и постанывая, Ипполитовна поднялась на постели, свесила ноги. — Это мне впору помешаться, никак не умираю, забыл про меня господь…
— Пошли, Ипполитовна, я боюсь одна, — чуть не плача, твердила Нина.Евгения Ивановна все так же сидела лицом к плите и не взглянула на них, только опять выхватила гребенку, раз-другой поскребла по голове.
— Ты чего это, девка, в одеже, взопреешь, — с порога окликнула Ипполитовна, а Евгения Ивановна будто и не слышала, только заелозила шершавыми ладонями по клеенке, как будто сметала крошки.
Припадая на ноги, Ипполитовна подошла, тяжело опустилась на стул, взяла ее за руки, потянула к себе.
Евгения Ивановна осмысленно посмотрела на неё, сдвинув брови, как будто силилась и не могла понять обращенные к ней слова.
— Сон-то, сон мой вещий — больным, переливчатым голосом выкрикивала Евгения Ивановна, — Мужики мои вон… — Она упала головой на стол, стала перекатываться лбом по клеенке. — Мужа убили!.. А Колюшка, сын — без вести…
Нина зажала рот рукой, увидела, как сразу уменьшилась, осела Ипполитовна, будто растеклась по стулу, и как некрасиво раскрылся ее запавший рот.
Ипполитовна постепенно оправлялась от испуга, приходила в себя и уже скребла маленькими пухлыми руками по спине Евгении Ивановны.
— Ты погоди, девка… Сразу-то не верь. — Она оглядывалась на Нину, словно ждала подмоги. А Нина стояла, вся съежившись, чувствуя себя почему-то виноватой перед этим горем, и ничем помочь не могла.
— Ты погоди… Похоронки-то кто пишет? Писаря. А они при штабах, там бумаг страсть сколько… Вот и попутали. Вон и Нинка скажет, она грамотная.
Нина молчала. А Евгения Ивановна со стоном перекатывалась лбом по столу, гребенка выпала из ее волос, волосы рассыпались, липли к мокрым щекам. Вдруг она оторвала голову от стола и замерла, вроде к чему-то прислушиваясь. Пошарила в карманах ватника, вытащила бумагу, всхлипнула, подала Нине.
Нина прочитала. Эта бумага была из горвоенкомата, ней значилось, что, по наведенным справкам, рядовой Завалов Николай Артамонович погиб в декабре 1941 года, а младший сержант Николай Николаевич с ноября 1941 года числится в пропавших без вести.
И опять Евгения Ивановна стала плакать, припав головой к столу.
— Ну, дак что? — и тут нашлась Ипполитовна. — Нюрку Милованову знаешь? Энту, с Кирпичной?.. Пришел мужик домой без ноги, а через месяц на него похоронка, сам и получил… Война большая, сколько людей в ней, кого и попутают…
Евгения Ивановна притихла, только изредка всхлипывала, конечно, ничему этому она не верила, смотрела и слушала просто так, для последней душевной зацепки, чтобы смирить первое горе.
А Нина думала о Луке из пьесы «На дне», про которого все говорят, что он жулик и вредный утешитель… А Нина видела его доброту, ведь он один пожалел умершую Анну, за это она любила его. И сейчас думала, что в жизни нельзя без утешителей, иначе сломается душа; страшную правду надо впускать постепенно, придерживая ее святой ложью, иначе душа не выдержит…
Текст 20. к.м. симонов «про таню и сахар».
Таня вышла из госпиталя, еще не зная, что делать: до девятнадцати оставалось больше часа. И вдруг с испугом вспомнила, что оставила там, на Сретенке, бумажку с телефоном Артемьева. Положила на кухонный стол, под будильник, чтоб не забыть, а потом из-за всей этой суматохи забыла.
Когда она открыла дверь и шагнула в переднюю, она сначала ничего не могла понять. Почти вся передняя была засыпана чем-то белым, а Надина мама, «папочка» и майор, их попутчик, – все трое стояли в разных углах передней на четвереньках и что-то делали.
Белое – был сахарный песок. Он горой лежал у двери на кухню, и из-под этой горы торчали углы наволочки. Наверное, его несли через переднюю в этой наволочке, и она лопнула, и песок рассыпался по всему полу. И теперь его собирали, а чтобы собрать, тесно прижав к полу пальцами листы бумаги, подгребали на них песок и понемножку ссыпали в стоявшие на полу два таза и суповую миску.
Когда Таня вошла, все трое, не вставая с корточек, подняли головы и посмотрели на нее, и ей стало смешно на секунду и почему-то страшно – тоже на секунду, а потом Надина мама, по-прежнему не вставая с корточек, крикнула ей:
– Ну, что ж вы стоите? Помогайте!
Она крикнула это таким голосом, что Таня почувствовала себя как на пожаре и, скинув шинель и повесив ее на ручку двери, тоже, как они, опустилась на четвереньки. И Надина мама, с треском выдрав несколько листов из лежавшей на полу толстой книги, дотянулась до Тани и отдала ей эти листы.
И Таня взяла один лист и, прижимая его к полу, стала подгребать сахар и ссыпать его в суповую миску, стоявшую между нею и майором. Сначала она думала только о том, что это сахар, и что он лежит на полу, и что надо поскорее помочь подобрать его, подгребая с полу глянцевитым, вырванным из книги листом, на котором были нарисованы антилопы с детенышами. Она почувствовала, как ей мешает, упираясь в бедро,
подаренный Кашириным маленький трофейный «вальтер», и передвинула его на поясе подальше на спину.
Все работали молча. «Как на операции», – подумала Таня, но «папочка» вдруг нарушил молчание.
– Вот видишь, понемножку и подвигается, – заискивающим тоном сказал он Надиной маме.
– А я вообще не желаю с тобой разговаривать, – тяжело дыша, ответила Надина мама. – Только идиот мог вот так взять и потащить наволочку за углы, через весь дом. А вы тоже хороши, – сказала она майору, уже совсем задыхаясь («Наверное, у нее астма», – подумала Таня), – приспичило сегодня, не могли до утра отложить!
– Не мог, потому что у меня завтра машины не будет, – сердито сказал майор и, не вставая с четверенек, потер рукой поясницу.
– Дали бы шоферу полкило, и завтра машина была бы, – отозвалась Надина мама. – Так нет, приспичило сегодня! Можно подумать, что мы за ночь без вас отсыпали бы! Крохобор несчастный!
– Я попросил бы вас… – продолжая стоять на четвереньках, с достоинством сказал майор.
И Таня, повернувшись и посмотрев на его багровое лицо с белыми бровями, вспомнила, как он тогда, днем, пересчитывал вещи и как Надина мама сказала ему: «Не хотелось бы сегодня вечером», а он сказал: «Ну посмотрим», – вспомнила и поняла сразу все. Они вместе везли, а теперь делили этот сахар, а может быть, и еще что-то другое, что они притащили сюда днем в своих тюках и обвязанных веревками тяжелых больших чемоданах.
И этот майор помогал им откуда-то все это везти, потому что он в форме и ему легче верили и разрешали, а теперь он получает за это с них свою долю. А она, как дура, ползает на четвереньках и помогает этим спекулянтам собирать с полу их сахар, которого, наверное, столько не дают на целую неделю на весь тети Полин госпиталь…
Она встала и обдернула гимнастерку.
– Ужели устали? – спросила Надина мама.
– Нет. Но мне надо пройти к вам на кухню.
– Обождите, – сказала Надина мама, – вот соберем все, и пройдете. Если поможете – быстрее будет…
– А я спешу…
– На всякое хотение есть терпение! – сказала Надина мама. Она была раздражена, но все еще не хотела ссориться.
Таня ничего не ответила. Высматривая, как бы ей получше, поаккуратней пройти, она заметила то, на что раньше не обратила внимания: в углу у вешалки стояли кульки с, наверно, уже поделенным сахаром.
– Вы извините, но я все же пройду.
– Да вы что, человеческий язык понимаете или нет?! – повысила голос Надина мама. – Вы что, по нашему сахару, что ли, пойдете!
«Да, вот именно, по сахару, по их сахару!» – с ожесточением подумала Таня, хотя еще совсем недавно смотрела на эту гору прекрасного, белого, красивого сахара, не представляя себе, как можно наступить ногой на такую драгоценность. Она шагнула и пошла, хрустя сапогами, прямо через всю переднюю к дверям кухни.
И Надина мама, вскочив с четверенек, закричала: «Сумасшедшая, дура! Сука!» И рванулась к ней, но вдруг вся пошла багровыми пятнами и, закашлявшись, опустилась и села прямо на пол на свой сахар. Хромоногий бросился к ней на помощь. А майор, в первый раз за все время вскочив с четверенек, закричал очень строго, словно Таня стояла перед ним в строю:
– А я вот постреляю сейчас вас всех к черту, спекулянты паршивые!
Несмотря на обманчиво спокойный голос, она была вне себя, и, если бы майор или хромоногий кинулись сейчас к ней, она бы стала стрелять. Но, на свое счастье, они кинулись не к ней, а от нее. Майор побледнел и, спиной открыв двери в столовую, отступил туда, схватившись за створки руками, готовый в любую секунду захлопнуть их за собой. А хромоногий необычайно быстро, словно паук, боком, не вставая с пола, обогнул жену и оказался за ее спиной.
Только одна Надина мама не испугалась, а сквозь душивший ее кашель прохрипела что-то мужу и, извернувшись, всей пятерней влепила ему пощечину – за трусость!
– Вы хуже фашистов, – сказала Таня, вынимая из-за спины пустую руку,
без пистолета. – Только мараться о вас не хочется!
Сказала, повернулась и, уже не оглядываясь на них и не боясь, что они что-нибудь могут с ней сделать, последний раз хрустнув сапогами по их сахару, шагнула в кухню и закрыла за собой дверь.
Текст 30. кожухова о.к. «про лошадь»
В те годы, как я теперь понимаю, отец меня многому научил, если, в сущности, не всему. Только делал он это неназойливо, осторожно, почему-то всегда оставаясь в тени, будто занятый чем-то другим.
Мне, наверное, не было и шести лет, когда он посадил меня верхом на коня и заставил проехаться по двору. Конь был умный, послушный, влюбленный в людей, славный Мальчик.
Я проехала, еле держась за поводья и сползая на холку коню, но не вскрикнув, не завизжав: выражать чувство страха в нашем доме не принято. Да и страх этот был пожалуй что ограниченным: я боялась не лошади, а еще незнакомой мне неустойчивой, движущейся высоты, потому что устойчивой высоты я уже не боялась: мы ведь с сестрами лазили по деревьям и сидели на ветках, поднимались по водобойному зубу плотины и бетонным откосам пересохшего водослива, залезали на тоненькие перила моста и шли по ним, узеньким, в четверть доски, над глубокой бетонною ямой. Конечно, мы делали это только тогда, когда нас не видели взрослые.
Сейчас ощущение этой высокости на костлявой хребтине животного было странным — тревожным, но радостным. Я ударила Мальчика пятками по бокам, и он поскакал. Не успев удержаться, я скатилась в траву через голову Мальчика. В ту же самую секунду он остановился, и, лоснящийся, эластичный, с удивлением и упреком повернулся ко мне и тихонько заржал.
— Ну, ну! Ничего, ничего… — сказал мне отец. И спокойно пошел по делам, по хозяйству, хорошо понимая, что самое важное уже сделано, навсегда. Что теперь я всю жизнь буду помнить эту счастливую минуту, что я стану бродить за Мальчиком неотступно, помогать нашему конюху чистить его, кормить и поить, и водить на купание на пруд и в ночное.
Он, отец, и еще и еще ненавязчиво поощрит эту страсть: то даст подержать под уздцы, когда сам будет садиться в седло, то я буду править вожжами, когда мы с отцом поедем на станцию в нашем стареньком тарантасе, то он разрешит всем нам троим, мне и старшим двум сестрам, поехать без взрослых, одним, на первый участок в библиотеку или в поле за сеном — и это всегда для меня будет праздник.
Зимним утром конюшня еще в темноте. Двойные широкие двери — на светлом ее силуэте — зияют глубоким провалом, оттуда уже вылетает парок, запах теплых животных, навоза, гниющей соломы. Там, внутри, убитый ногами земляной пол, на стене, на крюке фонарь «летучая мышь», он чуть теплится в этом мраке, в клубящемся зимнем воздухе.
— А, здорово, здорово! — откликается он на мое приветствие. — Как дела?
— Ничего… А твои?
— И мои ничего.
— Ну вот и прекрасно!
Утро полностью наше. Нам никто не мешает. Я стою у бревенчатой, крашенной известью стены и с волнением наблюдаю каждый день одно и то же прекрасное зрелище — прекрасное, по крайней мере, для меня, — как Роман Васильевич берет в руки щетку и начинает чистить лошадей:
сперва Мальчика, затем Чалого, затем Пегушу, затем Орлика, затем Серого, затем Галку и хорошенького ее жеребенка, стригунка, вызывающего у меня, да и у всех живущих на хуторе, какое-то совершенно особое чувство нежности, ласки.— Но, но… Не кусайся! Ишь чего захотел! — ворчливо отталкивает Роман от себя жеребенка, играющего и хватающего его за чуб и за шапку зубами.
Этот двор мне знаком до последней соломинки, до последнего бревнышка. Говорят, что когда-то здесь жил Докучаев. Низкий, маленький домик, крытый соломой, в одну комнату, с русской печью, с холодными сенями и чуланом, поставленный на окраине леса, он давно обветшал.
Но его не ломают. Рядом с домом колодец с журавлем и вот эта конюшня, куда я хожу по утрам к лошадям. Летом здесь очень тихо, безветренно и уютно. Вокруг лес — стоит не шелохнется; в тихих, слепеньких окнах отраженно, как в омуте, зреют синие сумерки.
Сейчас лес и сырая солома на крыше, на срезе, каждый листик и каждая веточка на морозном стекле — все бело, все искрится от снега, розовеет в свете первых лучей декабрьского солнца. Мои ноги замерзли, я уже застоялась, как конь, и Роман поспешает: он выводит на улицу Мальчика и гонит его к стеклянной от намерзшего льда водопойной колоде; тот бежит, индевея, в белом ворсе вокруг тонких ноздрей и на челке; повод брошен, мотается у него под ногами, тонкой змейкой прочерчивает по свежему порошистому снегу извилистый след. Вода ледяная, но парит в настывшем за ночь мерзлом воздухе.
Мальчик весело, бойко, с разбегу утыкается мордой в колоду, жадно пьет, морща нос и лиловые, словно сделанные из резины, мясистые губы, звонко хлюпает, даже всхрапывает потихоньку. И вдруг зорко косится огромным, в прямых нежных ресницах застенчивым глазом на Романа, на мою неуклюжую в шубе и шапке фигурку.
— Но-о, пужайся! Уж больно пужливый… — охлаждает его грубовато Роман и при этом любовно похлопывает Мальчика рукавицей по крупу. — Ну-ка, ну-ка, подвинься! — И он поворачивает копя поудобней, чтобы рядом с ним стала Пегуша, а за ней следом Галка с жеребчиком. — Ишь какой эгоист!.. Растопырился!И подсвистывает: пей, мол, пей, напивайся на весь день работы.
Я не знаю, что думает Мальчик, глядя вдаль, на дымы, поднимающиеся столбами из труб занесенных снегом домов, на леса, индевеющие на горизонте, на степь, чуть курящуюся серебряными хвостами поземки, но мне радостно видеть его стройную шею, красивую голову, этот крепкий, темнеющий по позвоночнику круп, словно в этом животном сама радость жизни, словно я нашла себе друга, хорошего друга, которого мне не заменит никто, даже самые лучшие, умные люди.
Текст 7. афонин в.н. «про женьку»
Полуденный зной после сыроватой прохлады родительского дома показался даже приятным. Женька окинул взглядом опалённую солнцем безлюдную улицу. Низенькие, словно вросшие в землю домишки, деревянные, крашеные голубым и зелёным, и кирпичные, оштукатуренные, белые, — всё как и прежде, только очень уж уныло смотрелись оголённые фасады.
Когда-то, давно, небесное пространство заслоняли старые тополя, их спилили, а молодые деревца, липы и рябины, посаженные вдоль канав, тоже уже вымахали выше крыш и опять открыли для обзора всю улицу. И проезжая часть расширена: сплошной асфальт с большими выбоинами.
Свернув на улицу Крупской, Женька через минуту-другую вышёл на набережную, где старая тенистая аллея тоже словно полысела: акацию вырубили, везде асфальт, старые вязы в многолетней борьбе за солнце с трехэтажными «казенными» домами вытянулись вверх, некоторые обрублены, обломаны, несчастные калеки.
Но зато вид на озеро отсюда всегда великолепен. С высоты набережной обозревались дальние лесные берега и заводи, слева, за «мостом», куда Женька много раз плавал с пацанами на лодках, и раскинувшиеся по холмистой равнине на противоположном берегу дома, утопающие в зелени, и синеющий зубчатой стеной по всему горизонту лес, и — справа — крутой заводской берег, чёрный от сброшенных шлаков, с маленькой плотиной посередине (как раз через неё по пыльной дороге вдоль серого кирпичного заводского забора тащился трактор «Беларусь» с желтой цистерной МОЛОКО на прицепе, а навстречу, взбивая за собой клубы чёрной пыли, пробирался по выбоинам лязгающий цепями порожний лесовоз).
Женька подошёл к краю набережной — парапета здесь и в помине не бывало, — и как будто включился звук среди птичьей колонии. Малышня с криками барахталась в бассейне, огороженном дощатыми мостками и бревенчатым бумом на таких же бревенчатых сваях, выглядывающих из воды на полметра, пацаны ныряли с мостков и брёвен, со стартовых тумбочек, карабкались на вышку, на все три её яруса, поодиночке или гроздьями прыгали в воду за бассейном, на глубине.
Когда-то и Женька здесь купался, тоже нырял с мостков и вышки и так же, накупавшись до синевы и гусиных мурашек, выжимался-выкручивался с пацанами на солнцепёке и отбивал трусы о дощатую стенку Морского клуба, так же валялся и грелся на горячих мостках, как на палубе, или на верхнем ярусе слегка качающейся вышки, считая секунды полета детских плевков до воды.
Вообще, это озеро — Ломпадь — просто божий дар людиновцам. И поилец, и кормилец: леса кругом, ягоды, грибы, охота, рыбная ловля. Давно не видно, правда, рыбаков-артельщиков, а когда-то они плавали на баркасах, опускали в воду по кругу длинную сеть с поплавками и волокли потом её к берегу.
Малышня, засучив штаны, тоже лезла в воду, хватаясь за канаты, помогая изо всех силенок, и рыбаки, мужики-инвалиды, не прогоняли, разрешали поглазеть на скудный улов, который вываливался из сети на дно баркаса. В основном попадалась мелочь, плотва, краснопёрка, хотя бывали и лещи-подлещики, и щуки, однажды даже сом не уберёгся, но для детских глаз всего было много, всё было сказкой.
А ещё, кстати, вспомнилось, как вон там, на «мосту» (бывшем железнодорожном, от которого осталась только заросшая зеленью песчаная насыпь с проливчиком посередине), попалась Женьке самая первая в его жизни рыбка. Тогда было жарко и долго не клевало ничего, Женька заскучал, зазевался на проплывавшие мимо моторки и не заметил, как и когда исчез поплавок.
Глянул — нет нигде! И, не веря ещё своему счастью, схватил удочку, дёрнул и вдруг почувствовал трепетное сопротивление: удочка согнулась и задрожала, а из воды вслед за поплавком и леской ожидаемо-неожиданно вынырнула, извиваясь и ослепительно вспыхивая на солнце, серебряная рыбка и полетела прямо на Женьку.
Поймать её на лету он ещё не умел и в страшном волнении перекинул удочку через себя назад, а рыбка уже сама соскочила с крючка и билась-прыгала на песке. Женька упал на неё и вместе с горстью песка осторожно захватил в руку живое упругое тельце. Сквозь песчинки виднелись поперечные полоски на чешуе: окунёк!
С нежностью понёс его ополоснуть в воде, но хитрый окунёк словно только того и ждал, мгновенно расчухался в родной стихии, трепыхнулся внезапно, и Женька испуганно разжал пальцы. Окунёк, расправив плавнички, повиливая серо-зелёной в чёрных поперечных полосках спинкой и хвостиком, спокойно и неуловимо поплыл из-под рук на глубину.
Женька попытался всё же схватить его в воде, но промахнулся, конечно, и, невольно отступая от глубины назад, к берегу, споткнулся о подводный камень и брякнулся задом в воду — прямо в чём был: в закатанных до колен сатиновых шароварах и в байковой клетчатой рубашке…
